Автор: Lost
Бета: Эндж.
Фэндом: Supernatural
Рейтинг: G
Предупреждения: АУ конца пятого сезона
Дисклеймер: Все права на сериал "Сверхъестественное" принадлежат Эрику Крипке
Таймлайн: После пятого сезона, альтернативное развитие сюжета.
Большую часть фика советую слушать под эту музыку создает нужный настрой, особенно самое начало. (фик писался под другую песню, глубокой ночью, ну если кому интересно).
Begin?Тихо. Он стоит, моргает и слышит только тишину. Ничего больше. Но этого вполне достаточно для того, чтобы сердце так предательски бешено колотилось в груди. Чтобы испуганный взгляд метался в темноте, желая разглядеть хоть что-нибудь. Что угодно, неважно, что именно, совершенно неважно.
Кончики пальцев вздрагивают еще сильнее, их дрожь передается всему телу. Внизу живота все скручивает и, боже, как же страшно. Ужасно. Неимоверно пугающе. В который раз сглотнуть – странно, но на удивление, в горле не пересохло. Очень странно, и от этой странности становиться еще страшнее.
Парень резко оборачивается. Ничего. Снова оборачивается, теперь уже в другую сторону. Ничего. Или он посмотрел туда же, куда и в первый раз? Разве в этой непроглядной тьме можно разглядеть хоть что-нибудь? Боже, как же страшно.
В такие моменты плюешь на весь свой надменный пафос. Как, в принципе, и на все то, что воспитала в тебе жизнь за все твои долбанные и нихрена не счастливые годы.
Ты просто плюешь, в панике отбрасываешь это, желая предаться единственному, как тебе кажется, правильному сейчас решению. Ты совершаешь самую большую ошибку в своей и не без того жалкой и несчастной жизни. Ты надеешься.
Начинаешь убеждать себя, что веришь. И всю жизнь верил, просто всегда боялся в этом признаться, чтобы не разочароваться в самом себе и не испортить свой имидж.
Правильно, кому сейчас какое дело, что у тебя за имидж.
Твои глаза красные и припухшие от слез, по этой же причине у тебя мокрые и щеки, а губы чуть подрагивают. Нет, они просто трясутся в панике, машинально повторяя молитвы, которые ты умудрился случайно запомнить в детстве. Тогда мама пела тебе колыбельную и убеждала, что всю жизнь будет рядом. Как и ангелы, которые будут тебя оберегать, ты только спи, засыпай, малыш. Я всегда буду рядом.
Но вскоре её не стало. Не было и тех ангелов, которые должны оберегать его. Ничего не стало. Никогда не было никакой веры, и тем более того, в кого бы нужно было верить.
Но раз его нет, почему тогда он, поддаваясь этой ужасной панике, спотыкаясь из-за подкашивающихся ног, до сих пор так отчаянно продолжает шептать молитву? Словно ополоумевший – правильно, неправильно, какая разница? Знает, что ни тогда, ни сейчас она не поможет, но просто не может заставить себя остановиться. Боже, как же страшно. Пожалуйста. Пожалуйста, молю. Молю…
Никто не придет. Он знает это, действительно знает, но ничего не может с собой поделать. Продолжает унижаться, кричать, вопить, стонать, бредить. Продолжает молиться и шептать уже выученные наизусть слова.
Пожалуйста, ради всего святого…
Бесполезно, и это он тоже знает. Так же, как знает, что через какое-то время блеснет свет, появится кто-то во всем белом, и будет утешать его.
Он не хочет думать об этом. Только не сейчас, когда слова молитвы вспомнились так хорошо, повторяемые без запинок и пауз. Ведь надежда еще есть.
Из-за появившегося чувства надежды паника чуть утихомиривается. От этого всегда становится легче. Чуть-чуть, но этого вполне достаточно, чтобы поверить в чудо. Кажется. Нет, он уже взрослый, и мамы его нет в живых. И отца. И, наверное, брата тоже. Чудес не бывает. Смирись, твоя машина уже давно прогнила.
Секунды. Минуты. Часы. Дни. Недели. Месяца. Года. Века. Тысячелетия, и далее по списку. Он просто не знает, как там дальше. До сих пор сомневается, что век должен быть перед тысячелетием. Или он просто снова бредит? Парень уже понял, что никогда не знал ничерта кроме того, как правильно, или не особо правильно, выполнять свою работу. То есть, он ничего не знал.
Поэтому, лежа на темном полу, он с надеждой в глазах смотрит куда-то в темноту. Да, в этих затуманенных зеленых глазах все еще виднеется надежда, что сейчас он моргнет – и в комнату войдет мама, споет песенку про ангелов. Но он не моргает. Он знает, что мама умерла, он боится прийти к ней на могилу и положить цветы, потому что не знает, какие она любила больше – лилии или орхидеи.
Его рот немного приоткрыт, на подбородке поблёскивает дорожка от слюны. Хуже животного. Хуже животного только жалкий человек.
Да, он жалкий. Лежит на этом черном полу, смотрит в темноту и боится моргнуть. Боится потерять эту надежу в глазах.
Он слишком устал от всего этого. Каждый день, сутки за сутками не происходит ничего, и это никогда не закончится.
Почти. Одно условие. Есть…спасение? Нет, это трудно назвать спасением, хотя…
Он так разочаровался в себе за все это время, что, наверное, сдаться будет не таким страшным преступлением. Но это единственное, в чем он не сдался. Пока.
И эти мысли сейчас не терзают его голову, потому что он не помнит. Каждый раз как впервые, каждый раз этот страх, это унижение, падение в низы, в ничтожество. Каждый раз из-за собственного упрямства. И ему всегда кажется, что это не его упрямство. Родное, но не его.
Он сглатывает, но не моргает, просто поджимает к груди коленки - вообще-то, он высокий. Не великан, но высокий, и с неплохим телом. Но мальчик потерял маму в четыре года, так что когда ты полностью разочарован в себе, до конца, на девяносто девять процентов, эту слабость себе можно позволить.. Надежда – это минус людского рода.
- Почему ты продолжаешь винить себя? Ты же не сделал ничего плохого. Не будь упрямцем, это не выход. Просто выслушай меня, просто выслушай, и все. Гибли люди. Дорогие и близкие тебе люди. Гибли негодяи и подонки. Гибли просто твои знакомые. Гибли заключенные, по которым плакала смертная казнь. Видишь, все честно, не так ли? Каждый грешен по-своему, без исключения. На то вы и род людской, за это он и достоин уничтожения. Но ты его спас. Слышишь? Ты поступил мудро вопреки словам остальных. Это не слабость, это здравое мышление. Не смотри так на меня, я не воплощение вселенского зла. Этим взглядом ты обижаешь меня. Ты слышишь? Не нужно так внезапно упиваться низкой самооценкой. Ты же всегда считал себя выше этого мира, а сейчас? Ты не предатель, не вини себя. Просто пойми – если ты сам себя не сможешь простить, то они…он не сможет сделать этого же. И тогда мне нет смысла быть с тобой благосклонным. Подумай, хорошо? Просто подумай. Прокрути сказанное мной несколько раз в голове и все. Я не прошу большего.
Смирись.
Глаза закрываются. Он просто зажмуривается, обнимая руками свою голову и сжимаясь в комочек. По мере возможности стискивает зубы так, что челюсть начинает сводить. Но это все неважно. Он все-таки сдался и вынудил себя смириться.
Почему именно сегодня? Почему именно сегодня он вспомнил все свои прошлые разы, когда бывал здесь, и изо дня в день, из часа в час, из минуты в минуту, из секунды в секунду, вплоть до взгляда повторял одни и те же действия? Каждый день, уже не первый год. Он уверен, что это разные дни, уверен на миллиарды процентов, но все идентично до тошноты. Даже робот совершил бы оплошность.
Он не видит света, он просто чувствует, как его руку аккуратно отодвигают. Затем вторую, и мягко, чрезвычайно мягко вынуждают выбраться из оборонительной позиции, спокойно сесть на темную поверхность – только сейчас он понимает, что это все-таки пол. В темноте казалось, что это была и вода, и лед, и зеркало, стекло, плитка, дерево. Все, что угодно, и все, что только могло существовать. Но это простой пол. Холодный бетонный черный пол…или серый? Нет, все-таки черный. Его мягко поднимают за подбородок, ухватывают, когда ноги очередной раз подкашиваются, не позволяя упасть. Мягко обнимая, успокаивающе проводят рукой по спине, словно забирая каким-то волшебным способом всю дрожь из тела. Ставят на ноги, как какую-то куклу, снова перехватывают подбородок и поднимают вверх двумя пальцами – большим и указательным. И замирают.
Нужно открыть глаза. Да, определенно, именно этого от тебя и ожидают в данный момент. Остается только подчиниться и убедиться, что все молитвы были зря – это не мама, и уж точно не ангелы.
Но улыбка такая знакомая и теплая, что становится противно. Странно, но действительно противно. Усталый выдох, взгляд все еще затуманенный, а глаза темнее, чем нужно. Впрочем, судя по чуть изменившейся улыбке, пришедший более чем доволен. Видимо, он получил то, что хотел: подавленную, раздавленную, обреченную, потерянную и чертовски преданную, почти обычную человеческую душу, которую на протяжении очень долгого времени пытался сломать и подчинить себе.
Зачем? Уж на это есть свои, весьма личные причины. Или это не он? Не тот, кто хотел сделать это? Как же все запутанно…
Он смотрит внимательно, изучая. Замечает почти высохшую дорожку от слюны на подбородке. Без тени брезгливости аккуратно вытирает её пальцем, спешно поднимая тут же опустившуюся голову снова вверх. Резко, больно, неприятно. Хватка крепкая – видимо, он недоволен, что парень позволяет себе подобные вольности. А, казалось бы, ничтожество только захотело еще раз посмотреть на кажущийся черным бетон.
- Тебе было страшно?
Хочется построить из себя дурачка, подобая маленькому ребенку, который встретил иностранца, наклонить голову в бок и только моргать, давая понимать, что не понял ничего из сказанного. Это глупо и не пройдет. В лучшем случае его изобьют, в худшем – будут делать все, что угодно, кроме смерти. Странно, ему казалось, что только этого и добиваются.
- Очень.
- Снова молился?
- Да.
- Думал о матери?
- Да.
-Еще о ком-нибудь?
- Об отце и еще одном человеке, который мне его заменил.
- Все?
- Нет.
- Тогда продолжай. Времени у нас много, мне действительно интересно.
- Врешь.
- Почему ты так решил?
- Тебе интересно, думал ли я о тебе.
Довольная, даже, наверное, счастливая улыбка. Он просто забыл, что такое счастье, как его ощущать и уж тем более улыбаться. В последнее время у него на губах были только истерические и нервные улыбки. Стыдно. Жалко, что все равно не убьют – зря нарываться желания нет. И так еще не все ребра восстановились после прошлого раза.
- Так думал?
- Возможно.
- Не шути так.
- Я серьезно. Я не знаю, кто ты. И одновременно понимаю, кто.
- Забавно.
- Что именно?
- Прогресс налицо. В прошлый раз ты говорил мне «что ты».
Он ухмыльнулся. Странное чувство – будто раньше он довольно часто это делал и, судя по взгляду пришедшего, ему это тоже понравилась. Сейчас его улыбку в ответ можно назвать родной, непонятно почему.
- Да, действительно прогресс.
- Так что?
- Я тебе уже сказал. Я думаю, что ты – это он. И в то же время не он.
- А что ты испытываешь к «нему»?
- Ненависть, неприязнь, презрение, что-то вроде страха, желание убить, уничтожить.
- Нет, это не я.
- Точно?
- Я тебе разве когда-нибудь врал?
- Врал?
- Нет.
- Тогда хорошо.
- А к другому «мне» что ты испытываешь?
- Раздражение, заботу, ответственность, обязанность, любовь, привязанность.
- Да, вот это я.
- Точно?
- Конечно.
- Здорово. Но могу я этому тебе доверять?
- А почему нет?
- Я еще чувствую обиду. Этот ты часто врал мне.
- Это было во благо тебе.
- Точно?
- Да.
- Верю.
- Я рад. Последний вопрос.
- Может не стоит? Я устал.
- Обещаю, этот будет последним. Если ты ответишь правильно, то больше никогда не будешь страдать и мучиться. Здесь и где-либо еще.
- Обещаешь?
- Если ответишь правильно.
- Валяй.
- Что?
- Можешь задавать свой вопрос.
- Нет, что ты только что сказал?
- Валяй. В смысле, задавай вопрос.
Впервые этот человек такой. Удивление, изумление, непонимание, даже страх – эмоции так хорошо читаются на его лице, что он не удерживается и наклоняет голову в бок, пару раз моргая, не отводя все еще затуманенного, но заинтересованного взгляда от лица собеседника. Тот довольно быстро берет себя в руки, откашливаясь и убирая руку от его лица, прячет её в кармане и спокойно задает последний вопрос:
- Кто ты?
- Кто я?
- Да. Ответь.
- Не знаю. Я думал, ты мне ответишь. Раз приходишь сюда, значит, ты знаешь, к кому идешь. Так кто я?
- То есть, ты не знаешь, кто ты?
- Этого я не говорил.
- Тогда ответь.
- Ты первый.
- Не знаю, поэтому и спрашиваю.
- Зачем тогда приходишь, раз не знаешь, кто я?
- Хочу верить, что ты кое-кто, кто дорог мне.
- И только?
- Разве этого мало?
- Не знаю.
- Так ты ответишь?
- Я – это я.
- Это не ответ.
- Зато правда.
- Ну, это да.
- Вот видишь, ты согласен.
Он тяжело вздыхает, явно разочарованный ответом парня, но не так сильно, как в прошлые разы. Он уверен. Он просто чувствует это.
- Я есть хочу.
- А?
Парень устало массирует глаза, но тут же переводит удивленный взгляд на него, не зная, что сказать. Он запутался окончательно.
- Я хочу есть.
- Эээ… Пицца и пиво, будешь?
- Спрашиваешь?!
- Это «спрашиваешь?!» в смысле «чувак, ты о чем? конечно буду!»?
- Типа да.
Снова эта счастливая улыбка. Парень робко хлопает его по плечу, так знакомо, так…по-братски, что ли. Наверное, это слово сюда подходит лучше всего.
- Эй…
- Да?
- Можно вопрос?
- Конечно.
- Почему комната изменилась?
- В смысле?
- Она больше не темная и не нагоняющая, а весьма забавная.
- Ты пентаграммы забавными считаешь?
- Ну да.
- Она всегда такой была, просто ты все иначе воспринимал.
- Значит, и ты не приходил ко мне все прошлые разы в белом костюме и прилизанными волосами?
- Что? Нет. Я к тебе всегда приходил в нормальной повседневной одежде. Футболки, рубашки, джинсы.
- Ааа…
- Так ты идешь?
- Еще вопрос.
- Хэх… Ну?
- Как мне тебя называть?
Парень хмыкнул, задумчиво почесав затылок, потом поднял уверенный взгляд на него.
- Меня зовут Сэмюэль Винчестер, можно просто Сэ…
- Ми? Сэмми?
Сэм снова удивленно уставился на парня, смущенно и мягко ухмыляясь. Повернувшись спиной, он переступил через высокий порог комнаты, напоминающую бункер. Забавно.
- Так имеет право называть меня только один человек, для всех остальных я Сэм.
- А кто тебя может так называть?
Он спокойно – ну, почти спокойно – проследовал за Сэмом, не отводя от него явно заинтересованного взгляда.
- Мой старший брат. Дин. Дин Винчестер.
- Ясно.
- Давай.
- Что?
- У тебя на лице написано, что ты хочешь задать еще вопрос. Валяй.
- Ну… Как зовут меня? В смысле, на какое имя мне откликаться?
Винчестер хмыкнул, аккуратно приобнимая его за плечи, и буквально вытолкнул парня из подвала, упираясь руками ему в спину. Они вместе поднялись по ступенькам, затем завернули на кухню, где уже стояла открытая коробка с пиццей.
- Такх тых не отфетим.
Сэм мягко улыбнулся, подавая жевавшему за обе щеки уже второй кусок пиццы парню бутылку пива.
- Сначала прожуй, потом говори.
Послушно слопав всю пиццу в одну персону, парень довольно выдохнул, допивая свое пиво. Подметив на столешнице еще одну бутылку, он встал со стула и прошел к ней, открывая и делая глоток. Парень внимательно осматривал кухню и часть гостиной – в глаза сразу бросалось, что дом старый. Взгляд подметил обилие книг и газетных вырезок, потом окно и…
- Красотка.
- Что?
Он кивнул ща окно, указывая на черную машину, припаркованную возле дома.
- Красотка, говорю. Твоя?
Сэм покачал головой, но в его глазах снова появился странный блеск. Нет, это была не надежда и даже не вера. Уверенность?
А он не додумался её использовать, когда ему было паршиво.
- Брата.
- У твоего брата хороший вкус.
- У тебя, получается, тоже.
- Ага. Так ты не ответил, как мне откликаться, если ты будешь меня звать?
- А ты разве не узнаешь мой голос?
- Узнаю, но все же.
- Джон.
- Как? Джон?
- А что?
- Да нет…
- Что «нет»?
- В смысле, я откликаться на это имя не буду.
- Уверен?
- Ага.
- Эй, Сэм! Дина нет в бункере, он…опа…
Оба парня обернулись на показавшегося из подвала мужчину, который удивленно посмотрел сначала на Сэма, потом теперь изумленно перевел взгляд на его собеседника. Что именно его изумило – то, что тот спокойно стоял, допивая своё пиво, или что-то еще, парень не знал, но…
- Дин.
- Что?
- Ты откликнулся.
- Ну да, в этом есть какая-то проблема? Ведь это имя не редкое, не только твоего брата так звать могут.
- Нет, ты не понимаешь… Дин!!!
- Да чего ты разорался, ей-богу?
Он удивленно моргнул, с досадой косясь на разбитую бутылку пива, затем обреченно выдохнул, похлопывая Сэма по спине. Тот явно не намеревался выпускать его из крепких, уж наверняка братских объятий. Оставалось лишь с досадой смотреть на мужчину, который даже перекрестился то ли от шока, то ли от радости. Парень глазами указал на Сэма, с помощью мимики и свободной руки показывая, чтобы от него отцепили этого лося, душившего его в объятиях так, что было неприятно. Ребра все-таки дали о себе знать.
- Ой, прости, забыл.
- Это вы меня так?
- Нет, не совсем.
- Так разве бывает?
- Это была самооборона.
- Спасибо умным старикашкам. Ай!
- Бобби! Только не по голове, он едва в себя начал приходить!
- Извини, забыл.
- Блин, ребят, вы о чем?
- О том, что помимо твоей долбанной памяти тебя еще и манерам учить нужно будет!
- Бобби, полегче!
- Да мне объяснит кто-нибудь, что тут, черт меня дери, происходит?!
- Тебе кратко?
- Хотя бы.
- Ты мир спас.
- Ээээ… Ладно, давай поподробнее.
Три долгих мучительных мозговыносных часа спустя.
- Ага. То есть, я – Дин Винчестер, охотник в каком-то там поколении. Колесил по Америке на своей Импале вместе с братом и истреблял нечисть? Из-за того, что демон убил нашу маму, а отец поклялся отомстить ему, и в один прекрасный момент пропал, поэтому я снова встретился с…
- Со мной, Дин, со мной.
- ...с Сэмом, угу. Демон убил твою невесту. Потом мы попали в аварию, отец продал душу за меня, потом я продал душу за тебя, убил демона, отомстил за маму. Мне остался год жизни, я отправился в ад и провел там сорок лет…
- По земным меркам – четыре месяца.
- Ага, спасибо…Билли.
- Бобби.
- Да, спасибо, Бобби. Потом меня воскресили ангелы, так как только я, разрушивший первую печать, заточившую Люцифера, мог остановиться Апокалипсис. Но Апокалипсис все равно настал… Что-то быстро, вам не кажется?
Сэм и Бобби переглянулись и решительно ответили в один голос :
- Мы уже говорили, это довольно скучная история.
- Ладно, от вас все равно ничего нормального не добьешься. Так вот, потом выяснилось, что я – истинная оболочка Михаила-архангела… То есть, архангела Михаила, а Сэм – Люцифера, правильно?
Они кивнули.
- Ага... Еще там какой-то Кас был, Локи, Руби, Зак, Аластар, Азазель…
- Азазель и есть тот демон, который убил маму.
- Спасибо за подсказку. Так, и в итоге…
- Ты сказал «да» Михаилу и спас мир.
- Плохой фильм. Или у вас, ребята, плохая травка.
- Дин, мы серьезно. Посуди сам. То, что ты испытывал, и твоя память… В конце концов, как ты на машину отреагировал!
- Ну, просто она классная.
- Просто она твоя.
Он тяжело выдохнул, отводя взгляд в сторону.
- После того, как Михаил вселился, вы боролись внутри тебя. Дин, ты не позволил ему разрушить полмира во время битвы, а пустил его силы только на заточение Люцифера обратно.
- А потом…
- А потом он почему-то покинул твоё тело, а ты не был похож сам на себя.
- Если честно, ты вообще на человека не был похож. Но был жив. Овощ.
- И сколько прошло?
- С того момента, как Михаил покинул тебя, или вообще?
- Как покинул.
- Около… Полтора года, да, Бобби?
- Через три дня будет ровно полтора.
Он не смог удержаться и засмеялся, довольно звонко и весьма по-детски. Это действительно было смешно.
- Ребят, вы психи.
- Я же говорил, что он нам не…
- И я псих! Я вам верю! Это звучит, конечно, просто нереально абсурдно, но, черт возьми! Я герой, получается!
- Ага, только об этом знают немногие.
- Чхать.
- Эй-эй, Дин, ты куда?
- Наверх.
- Зачем?!
- Сэм, тише. Наверх, в смысле, на второй этаж. Я душ хочу принять.
- А, ну давай. Ты куда-то собрался, что ли?
- Да.
- Куда это?!
Парень остановился, внимательно смотря на Сэма, потом мягко улыбнулся, подмигивая ему.
- Семейный бизнес не ждет, Сэмми.